П.М.Ершов Природа логики и Н.В.Гоголь
(Разнообразие в логике)
1.
С Н. В. Гоголем более или менее знаком каждый грамотный русский. Знакомство с ним входит в программу средней школы; оно может быть расширено и углублено обширной литературой о Гоголе и чтением собраний его сочинений в любом из многих его изданий.
В данном случае речь будет только об устойчивом интересе Гоголя к логике, как таковой.
Реализм Гоголя в достоверности описываемых им событий и людей. Мы верим в их реальность, потому что живут они и действуют согласно общечеловеческой логике реальных живых людей. Сказочное, фантастическое и чудесное, также присутствующее в ранних произведениях Гоголя, выглядит и воспринимается таковым именно вследствие очевидных и резких отклонений от этой общечеловеческой логики, знакомой каждому. Чудесное, невероятное — это то, что не укладывается в эту логику и потому представляется невозможным. Гоголь вплетает фантастическое в достоверно реальное, тем самым как бы намекая на недостаточность общечеловеческой логики для объяснения иногда происходящего. Его веселят притязания логики на универсальность. Его юмор чаще всего — в тех автоматизмах мышления и речи, которые бытуют в повседневном обиходе, вопреки их логической нелепости.
Так в «Вечерах на хуторе» в начале предисловия к «Сорочинской ярмарке» поставлен вопрос: для чего печатная бумага? «Право печатной бумаги развелось столько, что не придумаешь, скоро, что бы такое завернуть в нее». «Майской ночи» отец, обращаясь к своему сыну, называет его «собачий сын». Подобные юморески во множестве разбросаны по вcем сочинениям Гоголя. При этом отклонения от здравого смысла и логики в речах и поступках людей выглядят логически закономерными и даже характеризующими каждого из них. Более того — даже у фантастических персонажей — чорта и ведьмы — тоже есть своя логика, правда, своеобразная, отличающаяся от человеческой, но имеющая в ней и что-то общее.
В различиях и в разнообразии проявлений логики, в устойчивом интересе к ней можно видеть логику биографии самого Гоголя: от фольклора, сказки и фантазии к достоверности бытоописания и к юмору бескорыстного и беспощадного реализма. Это тот юмор, который, как пишет Ч. Чаплин в автобиографии, «повышает нашу жизнеспособность и помогает сохранять здравый смысл. Он помогает понять истинное соотношение событий и показывает, что в преувеличенной серьезности таится смешное».
Путь Гоголя — от логики непонятной, непостижимой к достоверности, переплетающейся с отклонениями от нее. Сперва в отдельных фразах и выражениях; дальше — к логике, взятой в объеме чуть ли не всей жизни человека. Последняя оказывается иллюзорной. Придирчиво внимательное рассмотрение логики человеческого мышления, речи я поведения привело Гоголя к отрицанию этой логики и к поискам смысла и цели за пределами жизненной реальности. Отсюда — мистические представления о высших инстанциях, определяющих человеческую жизнь вообще. Далее — служение этому божественному началу, аскетизм и полный отказ от эгоистической логики, ввиду ее эфемерности.
Но в этой эфемерности не только основание для пессимизма и путь к мистике; в ней же — источник гоголевского юмора и смеха, как негативного сверхсознания — освобождение от ложных прогнозов и заблуждений. Так юмор, сопровождаемый весь творческий путь Гоголя, неожиданно привел его на грань душевной болезни. Ч.Чаплин заметил: «Многие знаменитые английские комики покончили жизнь самоубийством» и приводит тому примеры.
У Гоголя не случайно повторяются ситуации сюжета: в «Ревизоре» нет ревизора, в «Женитьбе» нет женитьбы, в «Мертвых дудах» нет предмета, которому посвящена вся поэма, в «Повести о том, как поссорились Иван Иванович с Иваном Никифоровичем» нет оснований для ссоры, в «Игроках» нет настоящей игры. Но во всех перечисленных произведениях соблюдается строжайшая логика развития событий. В «Носе» логика носа отделилась от логики его обладателя; в «Шинели» она сама определяет всю логику человека, Гоголь остановился и на логике идиллии, лишенной всякой целеустремленности — такова логика «Старосветских помещиков».
Творчество Гоголя можно рассматривать как энциклопедию вариантов логики. Многообразие этих вариантов выступает в характерах, в многообразии целей, мотивов поступков, мышления и речи. Но все это много- и разно -образие во всех случаях строго логично. Этим творчество Гоголя уже полтора столетия покоряет читателей; в этом его достоверность — достоверная необычайность созданных им характеров. Видимо, за полтораста лет логика Гоголя не устарела.
2.
Что же это такое — «логика»?
В «Толковом словаре русского языка» под редакцией Ушакова дано ТРИ толкования: «Логика. 1. Наука об общих законах развития объективного мира и познания. 2. Разумность, правильность умозаключения. 3. Внутренняя закономерность». В словарях «Кратком философском» и «Энциклопедическом» определены ФОРМАЛЬНАЯ ЛОГИКА и ЛОГИКА ДИАЛЕКТИКО-МАТЕРИАЛИСТИЧЕСКАЯ. Формальная логика состоит из трех законов: ЗАКОНА ТОЖДЕСТВА (А есть А), ЗАКОНА ПРОТИВОРЕЧИЯ (А не может быть одновременно А и не А) и ЗАКОНА ИСКЛЮЧЕННОГО ТРЕТЬЕГО (нечто есть А, или не А, третье невозможно).
Формальной логики достаточно, и она необходима в житейском обиходе, когда речь идет о близких целях и о простейших объектах познания. По мере удаления целей и усложнения объектов познания обнаруживается недостаточность формальной логики и нужда в логике диалектико-материалистической.
В упомянутых словарях эта логика определена как «наука о законах и формах правильного мышления», как «диалектика, поставленная на прочную базу материализма — наука о наиболее общих законах вития природы, человеческого общества и мышления». Этих законов ЧЕТЫРЕ: 1. Предметы и явления зависят друг от друга и друг друга обусловливают; все находится в связях и взаимодействиях. 2. Все находится в состоянии непрестанного изменения и обновления, где всегда что-то возникает и развивается, что-то разрушается; все находится в движении и в изменении. 3. В развитии происходит накопление незаметных и постепенных количественных изменений, и оно ведет к скачкообразному переходу, к изменениям коренным, качественным; количество переходит в качество. 4. Внутренние противоречия составляют содержание процесса развития; противоречие ведет вперед.
Эти черты, характеризующие диалектико-материалистическую логику, дали основание для формулировки Ленина: «Всякая наука есть прикладная логика».
Законы диалектической логики могут быть приложены и прилагаются к различным областям познания объективной действительности. Таковы различные науки и такова ОБЪЕКТИВНАЯ ЛОГИКА, отражающая объективную действительность такою, какова она есть. Это — логика в первом ее толковании по «Толковому словарю». Словесное ее выражение в умозаключениях и в речи — второе толкование по тому же словарю.
Режиссер А.Д.Дикий называл режиссуру «ИСКУССТВОМ ЛОГИКИ». Но он настаивал на отличии логики искусства от логики в обычном смысле этого слова. И действительно, у каждого рода искусства — своя логика, присущая только этому роду; и не только роду, но каждому значительному произведению этого рода. Логика танца, например, непохожа на логику романа, пейзажа, портрета. Тут, видимо, речь должна идти о логике в ее третьем значении по » Толковому словарю».
В словаре «Мастерство актера в терминах и определениях К.С.Станиславского» (М.1961) почти две страницы занимает «Логика и последовательность»: «Одним из важных элементов внутреннего самочувствия является ЛОГИКА И ПОСЛЕДОВАТЕЛЬНОСТЬ. Чего? Всего: мысли, чувствования, действия (внутреннего и внешнего) хотения, задач, стремления, вымысла, воображения и проч. и проч.». «Необходимо с чрезвычайным вниманием и строгостью следить за тем, чтобы все было до последней степени логично и последовательно …» (стр. 201 и 203).
О какой логике здесь идет речь, о каком ее значении? Можно с уверенностью утверждать: о первом ДЛЯ ВОЗНИКНОВЕНИЯ третьего (через второе, или минуя его). Первое призвано обеспечить узнаваемость, достоверность, правду. Третье наполняет эти достоверность и правду уникальным содержанием. Именно оно делает произведение искусства неповторимым явлением большей или меньшей художественной и общественной значимости. Примером тому может быть любая достаточно успешно выполненная актерская работа. Ее отличает от работ слабых или посредственных прежде всего: полная достоверность, а далее — и это самое ценное! — то значительное и новое в содержании, что отличает эту достоверность от всех других как художественных, так и повседневных, будничных.
В художественной прозе достоверны и Пушкин, и Гоголь, и Толстой, и Булгаков, и многие другие, но разве достоверность любого из них равна достоверности другого? Наиболее отчетливо грань между достоверностью как таковой и художественностью видна в искусстве изобразительном. Узнаваемость изображаемого в изображении — это достоверность. Если бы изобразительное искусство сводилось к ней, то документальная фотография была бы вершиной этого искусства. Но и фотография бывает искусством, если фотограф нашел такую точку зрения, такой ракурс и такое освещение, которые придадут НЕПОВТОРИМОЕ ЗНАЧЕНИЕ данной достоверности, схваченной фотоаппаратом. В этом, в сущности, и состоит искусство кинематографии — «искусство документа» (Поэтому, «говорят, младенцы и собаки — лучшие актеры в кино» — пишет Ч.Чаплин).
3.
Итак, существует не только логика объективная, но и ЛОГИКА СУБЪЕКТИВНАЯ, ярким примером которой может служить логика ХУДОЖЕСТВЕННАЯ и вообще ТВОРЧЕСКАЯ. Но субъективны не только они. Более того, логика любого реального человека не лишена субъективности, как бы ни стремился он к полной и бескомпромиссной объективности. Такая объективность, в сущности и невозможна. Раз диалектическая логика ВСЕ рассматривает в движении и развитии, то это должно относиться и к ней самой — к диалектической логике. Она стремится к объективной абсолютной истине, но мощь ее В ДВИЖЕНИИ К НЕЙ, и она не претендует на окончательное познание истины в бесконечности мироздания.
Человечество познает окружающий его материальный мир и даже овладевает им. В этом очевидное и неоспоримое доказательство могущества объективной логики, лежащей в основе науки. Но наука не развивалась бы, если бы не существовала творческая логика — логика субъективная. Всякому нормальному человеку свойственно стремиться к логике объективной, а на субъективную смотреть пренебрежительно — как на наивность, глупость, легкомыслие. Всякий думает, что он держится объективной логики, а несогласные с ним грешат против нее. Действительно, нормальный, здоровый человек отличается от душевнобольного именно тем, что последний не держится объективной логики, а первый держится или старается держаться ее. Но — в какой мере, в чем и когда? В обращении с предметами неодушевленными от самых примитивных до самых сложных — от молотка с гвоздями до компьютера — логика диктуется известными объективными и нужными свойствами этих предметов — знанием их и умением пользоваться ими. Она поэтому объективна и в ней профессиональная квалификация и домохозяйки, и шофера, и артиста. Знания объективных свойств материальных предметов измеримы; поэтому измерима и деловая квалификация. Но есть профессии, в которых эта квалификация существенна, но ее недостаточно. Это профессии врача, воспитателя, учителя, художника, артиста. Здесь субъективная логика приобретает иногда решающее значение.
Субъективная логика каждого человека больше всего проявляется в его взаимодействиях с людьми. Причина тому проста. Логика человека опирается на его представления об объекте — чем эти представления ближе к истине, тем более логика его объективна. Но любая человеческая индивидуальность неповторима; кроме того она изменяется и всегда находится в том или ином состоянии. Поэтому и представление о ней любого другого могут лишь более или менее приближаться к объективной истине и никогда полностью не совпадают о ней.
Субъективная логика существует и обнаруживается в множестве разнообразных вариантов, их можно назвать РАЗНЫМИ СУБЪЕКТИВНЫМИ ЛОГИКАМИ. Это именно логики — разные необходимые последовательности определенных проявлений, а не отдельные проявления той или другой сами по себе. Не отдельно взятое слово, фраза, интонация, действие или даже поступок сами по себе, а последовательность всего этого «и проч. и проч.», как выразился К.С. Станиславский. Работа актера над ролью, овладение ею — перевоплощение — заключаются именно в усвоении логики образа и в том, в чем она ОБЪЕКТИВНА (с этого работа начинается) и в том, в чем она СУБЪЕКТИВНА (в этом она доходит до зрелости, чтобы бесконечно уточняясь, совершенствоваться). У каждого живого человека она своя, неповторимо индивидуальная. Она необходимо существует и у каждого актера. Искусство его заключается в усвоении чужой логики, логики искомого образа. Это усвоение похоже на замену, на вытеснение своей, на ликвидацию своей. Но это было бы не перевоплощением, а перерождением и оно невозможно. Поэтому усвоение актером чуждой ему логики, логики образа, есть, в сущности, включение ее в состав своей личной индивидуальной логики. Только из такого сплава и получается подлинно художественный образ — логика образа, во всей ее полноте и сложности, делается средством существования и проявлением логики артиста.
4.
Субъективная логика но только существует у каждого человека, но и проявляется вовне. Ее можно видеть и понимать как объективно существующий факт. Разумеется, она обнажается не вся сразу, а своими отдельными звеньями, сторонами, свойствами, из которых обычно и делаются обобщающие заключения о ней в целом. Яснее всего видно, в чем и насколько она отклоняется от логики объективной. Так в пределах профессии специалист видит квалификацию наблюдаемого. За этими пределами близость к объективной логике оценивается обычно как УМ наблюдаемого.
«Ум» иногда отличают от «МУДРОСТИ» тем, в каком «объеме» имеется ввиду эта логика, если под «объемом» этим разуметь широту кругозора и интересов, осведомленность, дальность целей. В «мудрости» подразумевается максимальный объем; в «уме» объемы меньшие. Максимальный объем не имеет ограничений, минимальный граничит с глупостью и переходит в нее.
В логике всегда имеется в виду деятельность сознания; но подразумеваются также и автоматика подсознания, и возможность выхода в сферу сверхсознания. Связь с подсознанием видна в том, что и у животных есть логика поведения, хотя они и лишены человеческого сознания. Связь со сверхсознанием проявляется в том, что творческий акт адресуется не только к сверхсознанию, но и к сознанию. Он вооружает сознание и опирается на его вооруженность. Так субъективная логика бывает логикой гениальности — логикой Лобачевского, Эйнштейна, Павлова.
В столкновении двух логик — объективной и субъективной — ни одна не может вытеснить другую; они вытекают из реальных источников, причем, источники эти неиссякаемы. Объективная логика диктуется безграничной ДЕЙСТВИТЕЛЬНОСТЬЮ, как информация извне, усваиваемая субъектом и вынуждающая его считаться с ней. Источник субъективной логики — ПОТРЕБНОСТИ субъекта; вполне реальная сила, энергия живого, противостоящая всему окружающему миру. Природа этой энергии еще не установлена (Может быть, она — особый вид атомной энергии — энергии бытия?..). Но сила ее чрезвычайно велика. Именно она побуждает живой организм стремиться подчинить себе окружающую среду.
Субъективная логика каждого человека сложна, а часто и противоречива, вследствие сложности человеческих потребностей (на их картине необходимо остановиться в дальнейшем). Тем не менее, некоторые черты и особенности этой логики выступают столь ясно и ОПРЕДЕЛЕННО, что дают основание утверждать факт существования определенных, специфических субъективных логик. Существует, например, логика любви, логика дружественности, логика ненависти, враждебности, уважения, благодарности, ревности, зависти, презрения, равнодушия, силы, высокомерия, скромности, слабости… Перечень этот можно продолжать без конца. И во всех случаях речь идет о РЯДЕ, о ПОСЛЕДОВАТЕЛЬНОСТИ проявлений одной определенной логики. Каждая начинается с тех, а не других мыслимых представлений — с внимания к тому, а не другому и с плодов воображения, переходящих в мышление. Поэтому мышление любящего, например, не похоже ни на мышление ненавидящего, ни на мышление равнодушного; мышление сильного протекает не так, как мышление слабого. За мышлением следуют слово и речь. Здесь субъективная логика — та, а не другая — проявляется еще яснее: логика речи любящего, ненавидящего, равнодушного, скромного, самоуверенного и т. д. и т.п. — все это разные логики и разные строения речи. За логикой речи может следовать логика действий. Она слагается из «оценок», «пристроек» и «воздействий», а они бывают более или менее длительными, а бывают и мгновенными; таким же бывает и мышление.
Субъективная логика дополнительно осложняется тем, что, во-первых, на разных ее звеньях (в мышлении, в речи, в действии) она может в разных степенях приближаться к объективной или удаляться от нее; во-вторых, каждое из звеньев может в той или иной мере обнажать или скрывать ее; в-третьих, одна из субъективных логик может сочетаться иди переплетаться с другой: логика любви о логикой ревности, логика уважения с логикой зависти или слабости, логика силы с логикой добродушия, логика слабости с логикой страха и т.д. и т.п.
Несмотря на множество и разнообразие существующих субъективных логик, на сложность многих из них и неповторимое своеобразие каждой, многие субъективные логики безошибочно угадываются в житейском обиходе, чуть ли не каждым сколько-нибудь заинтересованным наблюдателем. Перепутать некоторые нормальный человек просто не может. Иногда одно движение, жест, интонация, поза выдают всю данную субъективную логику целиком. Так, скажем, зевок выдает логику равнодушия; так красноречив бывает смех — «лучшая проба души» по Достоевскому; иногда один взгляд выдает логику любви, а иногда – логику ненависти; выразительна в этом и улыбка — ведь и она возникает следствием субъективной логики человека.
Зоркость в понимании субъективной логики другого присуща разным людям в различных степенях, но в некоторой степени ею обладает всякий нормальный человек. Она подобна способности держаться законов формальной логики, не имея о ней даже и понятия. Причина тому проста — она в жизненной обиходной практике общения. Оно требует предугадывания реакции другого на обращение к нему. Это требование ведет к накоплению знаний того, в чем и как та или другая субъективная логика проявляется. Так человек научается «читать» поведение другого, и уменье это переходит даже в подсознание. К повышенной зоркости ведет увлеченность делом, но тут речь идет преимущественно о логике объективной. Субъективная логика влюбленности начинается с повышенной зоркости (ее бывает видно и со стороны); связаны с ней и логика ненависти, и логика ревности (они мобилизуют обычно и воображение). Все художники слова — писатели и поэты — на высоком уровне мастерства покоряют читателей этой своей зоркостью. Ею они воплощают «жизнь человеческого духа» по выражения Станиславского, хотя у каждого свой подход к ней и к средствам ее воплощения.
В подходе Гоголя можно видеть повышенный интерес к субъективной логике, как таковой: к типам и вариациям этой логики и к отклонениям ее от логики объективной. Типы логик — образы, созданные Гоголем. В образах Гоголя можно видеть, разумеется, не только тип субъективной логики, но можно видеть, кроме всего прочего, и его — сочетание характерных черт субъективной логики.
5.
Уяснению основ (костяка, контуров) строения субъективной логики может помочь ПОТРЕБНОСТНО-ИНФОРМАЦИОННАЯ ТЕОРИЯ, опирающаяся на закономерности высшей нервной деятельности, открытые проф. П.В.Симоновым (см. П.Симонов и П.Ершов «Темперамент, характер, личность» изд. «Наука» М.1984).
Согласно этой теории вся в.н.д. человека обслуживает его потребности. Внешняя среда материальная и социальная трансформирует ИСХОДНЫЕ потребности в множество разнообразных ПРОИЗВОДНЫХ, выступающих в виде ИНТЕРЕСОВ, МОТИВОВ, ЖЕЛАНИЙ. ПОБУЖДЕНИЙ, ЦЕЛЕЙ, СРЕДСТВ и СПОСОБОВ удовлетворения потребностей. Трансформации исходных, как и ход удовлетворения производных, осуществляется головным мозгом в целом и определенными его структурами. Они осуществляют связь внутренних энергетических импульсов (потребностей) с изменениями, происходящими в окружающей среде (информацией) и строят конкретное поведение — последовательность поступков и действий.
Структуры эти у разных людей и в разное время обслуживают потребности по-разному. Иногда, например, потребности, вследствие полученной информации подчиняются среде, иногда, наоборот, информация побуждает преодолевать обстоятельства среды — подчинять их внутренним импульсам. То и другое возможно в самых разнообразных степенях и сочетаниях. Но, поскольку речь идет о трансформации и обслуживании исходных потребностей, целесообразно остановиться на картине этих потребностей.
На первый взгляд она кажется простой: у каждого нормального человека существует всего ТРИ группы исходных потребностей: 1) БИОЛОГИЧЕСКИЕ (витальные), 2) СОЦИАЛЬНЫЕ и 3) ИДЕАЛЬНЫЕ (познавательные). У любого ТРИ — и ВСЁ. При более детальном рассмотрении оказывается: каждая из трех групп раздваивается и функционирует в столь несходных вариантах, что они бывают противонаправленными и взаимоисключающими. Биологические делятся на лично-эгоистические и семейно- эгоистические. Не только людям, но и высшим животным свойственно заботиться и о себе, и о своем потомстве. У человека родственные связи (дети, родители, братья, сестры, даже — жена, муж) бывают сильнее, а бывают и слабее заботы о себе самом. Но бывает и так, что обе ветви биологических потребностей более или менее уравновешены.
Социальные потребности — это потребности принадлежать к человеческому обществу. Значит: занимать в нем место — «место в умах людей» по выражению Паскаля. Какое место? Долженствующее принадлежать человеку ПО СПРАВЕДЛИВОСТИ. Она и есть то, что лежит в основе всех и разных социальных потребностей. В представлениях о справедливости подразумевается равновесие ПРАВ и ОБЯЗАННОСТЕЙ. Так социальные потребности делятся на две ветви: одна — «ДЛЯ СЕБЯ» — отстаивание своих прав, другая — «ДЛЯ ДРУГИХ» — выполнение своих обязанностей. Эти две ветви редко вполне уравновешивают одна другую. Ведь представления о правах и обязанностях всегда более или менее субъективны. Поэтому обычно одна ветвь преобладает над другой в той или иной степени, хотя обе присущи каждому человеку. Выполнением обязанностей человек приобретает права. Но о том и о другом у каждого существуют свои представления.
Раздваиваются и идеальные потребности бескорыстного познания. Как человечество в целом, так и отдельный человек накапливает конкретные знания; анализируя, классифицируя и систематизируя, он умножает их. Эта ветвь — КОЛИЧЕСТВЕННОГО познания мира. Другая ветвь занята КАЧЕСТВОМ познания и стремится к неоспоримой достоверности, к правде, в любом объекте познания. Неоспоримая достоверность дается чувственным ощущениям, и поиски правды есть, в сущности, поиски очевидных, ощутимых свидетельств познаваемости, как таковой, поиски доказательств мощи человеческого познания. Эти ветви не противонаправлены одна другой, а взаимодополнительны при всей их разительной несхожести. Вследствие одной существует наука, вследствие другой — искусства. Наука немыслима без измерения величин и отношений, без прогресса в своем историческом развитии. В искусстве количество не играет роли; содержание его произведений не поддаются количественным измерениям. Оно характеризуется произведениями уникальными — т.е. несоизмеримыми ни с какими другими произведениям ни в пространстве, ни во времени. Поэтому слово «прогресс» в его подлинном смысле к искусству не применимо (Ч.Чаплин пишет: «Если бы художник обязан был идти в ногу со временем, то Рембрандт оказался бы давно устаревшим по сравнению с Ван Гогом»).
Итак, ТРИ исходных потребности практически функционируют в ШЕСТИ, отчетливо отличавшихся одна от другой. Но осложненность картины потребностей идет и дальше. Помимо трех (а можно сказать и шести) исходных, существует ДВЕ ПРОМЕЖУТОЧНЫЕ и ДВЕ ВСПОМОГАТЕЛЬНЫЕ — тоже исходные.
Одна из промежуточных — потребности ЭТНИЧЕСКИЕ. Это родственные связи, выходящие за пределы семейных в сферу связей национальных, расовых. Они очевидно принадлежат к потребностям социальным, но дополнительно обоснованы родственностью биологической.
Другая промежуточная группа — потребности ИДЕОЛОГИЧЕСКИЕ (Гегель называл их «религиозными»). В их пределах социальные потребности выступают в категоричности, обоснованной знанием неоспоримой истины. Они нужны для поддержания нравственности в человеческом обществе и требуют справедливости в определенном нормативном ее толковании. В проявлениях идеологических потребностей можно видеть более или менее ясный крен как в сторону социальных, так и к идеальным.
Из исходных вспомогательных потребностей одна — потребность в ВООРУЖЕНИИ — в средствах удовлетворения всех (разных) потребностей. Наиболее отчетливо она выступает в поведении детей, подростков и в юношеском возрасте. Ребенок родится, уже располагая зачатками и потенциями некоторых возможностей удовлетворять свои биологические потребности — это простейшие безусловные рефлексы. Далее зачатки и потенции реализуются, совершенствуются и накопляются; до старости идет накопление того или иного вооружения. В детстве потребность в вооружении выступает в трансформациях, наслаивающихся одна на другую. В процессе этих трансформаций и наслоений, в их развитии и накоплении, возникают и вызревают все остальные потребности взрослого человека. Последовательность наслоений такова: начинается с потребности в мускульном движении, за ней идет потребность в подражании, в игре, в коллекционировании и любознательность. Из этого перечня трансформаций видно, что, хотя они характерны для ребенка, многие не покидают человека всю жизнь. Коллекционирование, например, иногда угасает рано, иногда сохраняется до глубокой старости. Меняется его содержание: дети собирают фантики, марки; из взрослых один собирает книги или гравюры, другой — знания, третий — связи и знакомства (это ведь тоже вооружение!), а иной коллекционирует могущество в золоте (как скупой рыцарь у Пушкина). Плюшкин может служить примером того, как вспомогательная потребность накопления средств превращается в самоцель и при этом уродливо извращается.
Последняя в перечне трансформаций — любознательность. Она существует и у животных в качестве установленного И.П.Павловым рефлекса «Что такое?» У детей она начинается с желания знать название предметов; затем — знать их назначение; а далее — понимать за поверхностью явлений их скрытную сущность. Так родится исходная идеальная потребность познания.
Потребность в вооружении влияет, иногда в решающей степени, на ход трансформации всех потребностей. Вооруженность — это сила. Одна и та же потребность в тех же условиях у сильного трансформируется не так, как у слабого. Поэтому к силе человеку естественно стремиться. А по содержанию она бывает разнообразна. Силой, например, является женская красота. По Т. Уайдлеру «красавицы знают, что им все сходит с рук» (роман «Теофил Норт». гл. «Мино»).. Не отсюда ли возникли и косметика, и увлечения модой в одежде?..
Второй вспомогательной потребностью является ВОЛЯ. Ее природу проф. Симонов открыл в отмеченным Павловым «рефлексе свободы». Воля — потребность в преодолении препятствий, как таковых. Обычно она сопровождает какую-нибудь другую потребность, увеличивая ее устойчивость и ее притязания. Но в спортивных играх воля выступает в ее максимально очищенном виде. Здесь нужна победа сама по себе, как таковая, и нужен сильный противник. Воля нуждается в препятствиях и преградах. Волевого человека препятствия дополнительно мобилизуют; трансформации его потребностей устойчивы, прочны. Трансформации слабовольного зыбки; наткнувшись на препятствие, или даже представив себе в воображении возможные затруднения, он тут же начинает искать другую трансформацию, осуществимую легче — без преодоления преград.
Воле противостоит сильная общебиологическая ПОТРЕБНОСТЬ В ЭКОНОМИИ СИЛ. В выборе возможных трансформаций потребностей она побуждает останавливаться на более легком и более важном и отказываться от менее значительного в данное время и требующего больших усилий. Противостоя расточительности, экономия сил сказывается на поведении волевого и целеустремленного человека в том, что он избегает лишних движений, суеты. Иногда, особенно часто в детстве, воля проявляется как упрямство. А повышенную настойчивость в экономии сил в житейском обиходе называют ленью. Она начинается с неряшливости и ведет к снижению общего уровня потребностей — человек «опускается». У Пушкина есть фраза: «Мы ленивы и не любопытны» — одно из проявлений лени — отсутствие любознательности.
Но экономия сил побуждает не только избегать трудностей. Она побуждает что-то все-таки делать. Полное и длительное безделие для нормального человека мучительно; ведь потребности его продолжают существовать и тогда, когда не находят себе применения. Поэтому свой отдых и досуг люди заполняют тем или другим занятием-делом: созерцанием телепередач, разгадыванием кроссвордов, игрой в карты и т.п., а некоторые — раскладыванием пасьянсов, как академик Павлов. Все подобные дела диктуются потребностью в экономии сил — стремлением отвлечься от множества забот одним простым занятием.
6.
Все бегло очерченные десять исходных потребностей существуют у каждого нормального человека. Они образуют сложную иерархическую структуру, и она у каждого человека своя. В любой структуре какая-то одна потребность более или менее преобладает по силе над другими, как главенствующая. Другие более или менее сильно и часто претендуют на главенствование. Какие-то, существуя, бывают едва заметны.
Вся эта множественность, разнообразие и пестрота человеческих нужд и влечений регулируется ОБЩЕСТВЕННО-ИСТОРИЧЕСКИМИ НОРМАМИ их удовлетворения. Человечество движется и развивается сменой этих норм. От лучины к свече, к керосиновой лампе и к электричеству; от тройки к паровозу и самолету. Норм этих множество, они у каждого перед глазами, хотя далеко не все осознаются, так как входят в автоматизм привычки. Они не только меняются с временем, но и различны в разных географических и социальных средах. У каждой общественной среды, слоя и прослойки свои, более или менее прочные нормы. Они ограничивают принципиальную энергетическую ненасытность потребностей тем, что удовлетворяют их в пределах возможного в данной среде в данное время — тем, что осуществимо, принято, признав достаточном этой средой.
Каждый реальный человек окружен нормами своей среды, но она может пониматься более или менее узко или широко. Один ориентирован на нормы узкого круга, другой, наоборот, претендует на среду чуть ли не в размерах всего человечества. Как бы велико не было тут разнообразие ориентаций и притязаний — с нормами теми или иными человек вынужден считаться; хочет он того или нет. Человек не замечает ту свою потребность, которая удовлетворена в норме, им принятой и ему привычной. Так человек может не замечать своих этнических потребностей, пока живет в родной ему этнической среде и ничто этому угрожает; так здоровый не замечает своего здоровья, пока заболеет; так голод, стихийные бедствия и катастрофы привлекают его внимание к потребностям, прежде как-будто и не существовавшим. Так общественно-исторические нормы регулируют силы потребностей и строение их структур.
Главенствующую потребность норма, принятая другими, не удовлетворяет. Каждый хочет хоть на сколько-то норму эту превысить. Чаще всего такие притязания и превышения скромны и могут оставаться незаметны окружающим, но именно они чаще всего ведут человека по его жизненному пути. Содержание главенствующей потребности человека всегда сказывается на всей структуре его потребностей; она оказывает большее или меньшее давление на все сопутствующие ей.
К. С. Станиславский называл главенствующую потребность артиста его сверх-сверх-задачей. Ее можно назвать «ДОМИНАНТОЙ ЖИЗНИ», расширяя понятие доминанты, предложенное А.А.Ухтомским. Он называл ею полную поглощенность тем или иным значительным внешним обстоятельством. Это – «ДОМИНАНТА СИТУАЦИИ». В отличие от этих двух доминант можно представить себе величину среднюю, промежуточную — ПРАКТИЧЕСКУЮ ДОМИНАНТУ. Она клонится либо к той, либо к другой, но обычно далека и от той, и от другой, хотя и связана с обеими. К доминанте жизни ее приближает воля и высокая вооруженность; к доминанте ситуации — экономия сил и давление сопутствующих ей и конкурирующих с ней потребностей.
Всякий человек, если он не спит и не находится в бессознательном состоянии, всегда ЧТО-ТО ДЕЛАЕТ; его внимание ЧЕМ-ТО занято. Чем? — ПРАКТИЧЕСКОЙ ДОМИНАНТОЙ. Они бесконечно разнообразны и по содержанию, и по устойчивости. Например: человек «ничего не делает» — он, скажем, загорает на пляже, или ждет чего-то, но он в этом безделье что-то созерцает, о чем-то думает, что-то вспоминает или строит в своем воображении. Внимание бодрствующего бывает свободно, хотя оно может скользить, блуждать, метаться. Но поиски практической доминанты тоже есть не что иное, как практическая доминанта. Если мы видим в наблюдаемом человеке ЧТО он делает — мы видим его практическую доминанту данной минуты.
О любом человеке каждый из нас судит по содержанию, силе, устойчивости, порядке и последовательности его практических доминант. Да иного пути к суждению о человеке и не существует. «По делам их познаете их» — гласит древняя мудрость. В последовательной взаимосвязи практических доминант проявляется и субъективная логика человека: ее близость или отдаленность от логики объективной, а также причины, содержание и степень отклонений от нее.
В том, что по содержанию связывает практические доминанты в единый ряд, в последовательный порядок, угадывается более или менее верно и точно главенствующая потребность человека — его доминанта жизни.
Так в актерском искусстве в последовательном ряде сценических задач (практических доминант создаваемого образа) сквозит «сквозное действие», указывающее на «сверхзадачу» образа, а в ряде сверхзадач образов, создаваемых актером, может быть прочтена его сверх-сверх-задача, главенствующая потребность – доминанта его жизни. Иногда практическая доминанта и отдельно взятая бывает красноречива. Так в разных практических доминантах проявляются логики пола, возраста, национальности (национальные различия подчеркивал Гоголь), квалификация, общая культура (принимаемая субъектом структура норм удовлетворения потребностей) и личные качества ума, воли, чувства.
Любая потребность, вплоть до главенствующей, обладает той или иной силой и величиной. Сила (векторность) не всегда совпадает с величиной (скалярностью). Можно очень хотеть, страстно желая немногого, и можно умеренно стремиться к многому. Одни потребности человека могут быть пониженными или повышенными и в том, и в другом.
Вся структура потребностей человека в целом определяется еще и тем, что можно назвать «объемом». Это: широта притязаний, дальность целей, диапазон интересов, размеры кругозора – масштаб личности. Объем в этом смысле связан с вооруженностью. Сближая субъективную логику с объективной, вооруженность помогает достижению целей, тем самым содействуя возникновению целей, все более отдаленных и увеличению объема притязаний.
7.
Как упоминалось выше, головной мозг человека превращает в субъективную логику его потребности, начиная с исходных. В зависимости от особенностей работы мозга каждого человека его субъективная логика приобретает те или другие особенности. Но здесь можно видеть и связь обратную: по субъективной логике данного человека можно видеть определенные черты работы его головного мозга. Поэтому типы, созданные Гоголем, могут служить иллюстрациями потребностно-информационной теории, а теория эта может помочь отнести образы живых, неповторимых характеров, созданных Гоголем, к определенным типам работы головного мозга.
Первые из этих особенностей — те, которые являются следствием АСИММЕТРИИ ГОЛОВНОГО МОЗГА. Ей посвящены работы многих исследователей: Р.Сперри, В.Л.Деглина, Н.Н.Брагиной, Т.А.Доброхотовой и др. В.С.Ротенберг и В.В.Аршавский в книге «Поисковая активность и адаптация» (М. 1884) в последней главе (стр. 141-191) подводят некоторые итоги этих исследований и иллюстрируют яркими примерами последствий изоляции одного полушария от другого: «Разъединенные полушария обладают диаметрально противоположными функциями и ведут себя, как два качественно различных мозга» (стр. 142). «…Каждое полушарие ответственно за особый тип мышления, за свой собственный способ переработки информации. С деятельностью левого полушария связывают абстрактное логическое мышление, а с деятельностью правого — конкретное пространственно-образное. Эти типы мышления имеют множество синонимов: ВЕРБАЛЬНОЕ И НЕВЕРБАЛЬНОЕ (поскольку логическое мышление в отличие от пространственно-образного основывается на способности к продуцированию и пониманию речи); АНАЛИТИЧЕСКОЕ И СИНТЕТИЧЕСКОЕ (поскольку с помощью логико-знакового мышления осуществляется анализ предметов и явлений, тогда как образное мышление обеспечивает цельность восприятия); ДИСКРЕТНОЕ И СИМУЛЬТАННОЕ (поскольку с помощью логического мышления осуществляется ряд последовательных операций, тогда как образное мышление обладает способностью к одномоментному восприятию и оценке объекта, его «схватыванию») — стр. 146-147.
В.Л.Деглин в автореферате докторской диссертации (Л.1984) интерпретирует функциональную асимметрию «с позиций теории знаковых систем»: «За ведущий принцип асимметрии принят принцип семиотического дублирования. Согласно этому принципу, объективная реальность получает в сознании двойное отражение. Мозг параллельно создает две знаковые модели мира: правое полушарие — иконическую, левое — символическую. Обе модели обслуживают любой вид психической деятельности» (стр.35-36). Символическая модель — плод логико-знакового мышления, иконическая — образного.
В.С.Ротенберг и В.В.Аршавский пишут: «Мы полагаем, что специфика мышления определяется только особенностями организации контекста, связи между словами или образами. Логико-знаковое мышление обеспечивает такую контекстуальную связь, которая способствует переходу от потенциальной многозначности слова или образа к однозначности. Образное мышление обеспечивает противоположную динамику — от однозначности к многозначности» (стр.-149). Эти соображения конкретизируют предшествующее им утверждение: «Нельзя любое оперирование словами заведомо откосить к функции логико-знакового мышления, а любое оперирование образами — к функции образного. Специфика этих двух типов мышления — в способе переработки информации, а не в качественных характеристиках».
О специфике этой авторы пишут: «Прежде всего было установлено, что хотя правое полушарие действительно способно к ПРОДУЦИРОВАНИЮ речи, у него сохранена способность к некоторому ограниченному ПОНИМАНИЮ речи. Зайдель показал, что словарь слухового восприятия изолированного правого полушария приблизительно соответствует словарю здорового человека в возрасте 8-12 лет. Правое полушарие хорошо понимает наименование объектов и наименование простых действий. Однако, правое полушарие не способно к однозначному пониманию сложных предложений, особенно если они включают слова, которые в зависимости от контекста могут иметь разное значение (например, коса) или, как в английском языке, могут быть или глаголом, или существительным» (стр. 148).
Зато правое полушарие организует ориентацию в пространстве. Его повреждение «нередко приводит к нарушению ориентации в пространстве: человек теряет способность определить свое местоположение, не может отыскать путь на хорошо знакомой местности и на условном пространстве карты, в состоянии понять, где юг, где восток. Нарушается также представление о «географии» собственного тела: больной неправильно определяет расположение своих рук и ног, не отдает себе отчета в том, что левая рука и нога парализованы, плохо справляется даже здоровой рукой с элементарными задачами — не может зажечь спичку, застегнуть пуговицу и т. п. Кроме того, довольно часто утрачивается способность воспроизводить ритм и особенно мелодию, воспринимать (а у композиторов — также и сочинять) музыку. Поэт с опухолью правого полушария разучился писать стихи. У математиков и шахматистов иногда утрачивалась способность к нахождению нетривиальных решений задач, хотя способность к формальному анализу шахматной позиции или условию задачи сохранялась. В то же время при повреждении левого полушария, несмотря на утрату речи, все эти функции сохранялись и порой даже усиливались» (стр. 145).
Данные о различии функций полушарий получены в условиях их искусственной изоляции; в нормальных условиях постоянная связь, существующая между ними, на что и указывает В.Д.Деглин, делает функции того и другого взаимнодополнительскими. Это особенно ясно в речи — и в продуцировании, и в восприятии ее. Левое полушарие обеспечивает логику развития содержания и сюжета и тем ведет к однозначности. Правое обеспечивает интонационное и мимическое сопровождение речи и ведет к ее многозначности. При нормальном уравновешивании работы полушарий каждое из них выступает на первый план или уступает первенство другому по мере надобности: при решении пространственных задач левое уступает первенство правому, при рассмотрении теоретических вопросов правое подчиняется левому. Также и с речью — иногда интонационное и мимическое в ней не играет сколько-нибудь значительной роли, иногда играет роль решающую. В идеале связи между полушариями целесообразно мобилизуют то или другое, а иногда, может быть одновременно и то, и другое. Но в действительности полное равновесие полушарий, если и возможно, то, вероятно, встречается редко. Обычно одно насколько-то (может быть, едва-едва) преобладает над другим.
Поэтому все люди могут быть разделены на более или мерее ярких «правополушарников» и «левополушарников». У одних логика более или менее правополушарная, у других — левополушарная. Разумеется, объективная логика ближе к левополушарной. Но каждое новое приближение левополушарной логики к объективной осуществляется правым полушарием. Оно ведает не только подсознанием, но и творческим сверхсознанием. Левое оперирует сознанием; оно применяет на деле и охраняет то, что когда-то возникло в сверхсознании и было передано им сознанию для использования и хранения. Ведь правое полушарие занято прошлым и настоящим, а левое обращено к будущему: любая новация отвергает, поправляет или совершенствует прошлое в настоящем или для будущего.
Следовательно, человечеству нужны и левополушарники, и правополушарники. Напрашивается мысль: великие универсальные гении (такие, как Леонардо да Винчи, Ломоносов, Гёте…) должны были обладать одновременно и в равной мере свойствами и право- и левополушарного мышления.
Но если одна из этих двух логик доведена до крайности и не дополнена, не подправлена противоположной, то получается тип на грани патологии: рационалист, логист, педант, оптимист, машина, а человек, или полу-ребенок, полу-идиот, пессимист, безответственное, беспорядочное, повышенно эмоциональное существо. Большинство людей до этих крайностей доходит. Каждый либо право- либо левополушарник В ТОЙ ИЛИ ИНОЙ СТЕПЕНИ, либо близок к равновесию — в чем-то он больше правополушарник, в чем-то другом больше левополушарник.
В произведениях Гоголя есть примеры того и другого мышления с вытекающими последствиями в поведении. Они ярче и красноречивее тех проявлений, которые каждый из нас может видеть и видит в окружающей среде. Но своеобразие каждой субъективной логики не исчерпывается степенью ее право- или левополушарности.
8.
Проф. П.В.Симонов обнаружил в головном мозге те ЧЕТЫРЕ СТРУКТУРЫ, при посредстве которых происходит трансформация потребностей в конкретное поведение; каждая из них связана с остальными и со всем мозгом в целом, но у каждой и свои специфические функции. На уровне современных знаний и в общих схематических очертаниях они таковы: две «МОТИВАЦИОННЫЕ» — ГИПОТАЛАМУС и МИНДАЛИНА и две «ИНФОРМАЦИОННЫЕ» — ФРОНТАЛЬНЫЙ НЕОКОРТЕКС и ГИППОКАМП. В каждой паре одна структура занята главенствующим, преобладающим, другая — подчиненным, сопутствующим. Все четыре функционируют в обоих полушариях.
ГИПОТАЛАМУС выделяет главнейшие мотивы (потребность, нужду, желание) — главенствующую потребность, а также волю и потребность в экономии вил — и тем строит иерархию мотиваций — в правом полушарии для настоящего времени на основании прошлого, в левом — в прогнозирования будущего.
МИНДАЛИНА побуждает не игнорировать при этом также и мотивации, сосуществующие-сопутствующие главенствующей. Они могут быть близки главенствующей, могут мало касаться ее, или вступать с ней в противоречие. Поэтому миндалина — источник многообразных по содержанию и силе эмоций. Ее работа — своего рода эмоциональный аккомпанемент положительного или отрицательного прогнозирования хода удовлетворения потребностей. Он осуществим, поскольку миндалина связана с информационными структурами и с височной корой — «органом памяти».
ФРОНТАЛЬНЫЙ НЕОКОРТЕКС воспринимает в информации наиболее впечатляющее (поскольку он связан с гипоталамусом) и наиболее яркое, сильное (поскольку он связан с органами чувств).
ГИППОКАМП, связанный о височной корой, уточняет и дополняет информацию, наиболее значительную, другой — поступающей одновременно и поступавшей в прошлом.
Левое полушарие воспринимает ту или другую информацию по частям, анализируя ее и затем подводя к ЕДИНСТВУ ее смысла в ее логически последовательном порядке. Правое сразу схватывает МНОГОЗНАЧНОСТЬ смысла как законченное целое — итог прошлого в настоящем и главного с относительно второстепенным.
Существование множества субъективных логик и отличий каждой от всех других определяется помимо разности потребностей и их трансформаций еще и тем, что названные структуры у каждого человека функционируют не так же интенсивно, как у любого другого. Поэтому мы, практически имеем дело с разнообразными субъективными логиками как среди левополушарных, так и среди правополушарных, и среди полу-право полу-лево полушарных, даже если логики эти обслуживают одну и ту же трансформацию той же потребности.
Если более интенсивно работают «информационные» структуры, то в субъективной логике в той же мере проступают признаки ЭКСТРАВЕРТНОСТИ, если «мотивационные» — признаки ИНТРАВЕРТНОСТИ. Таков ВТОРОЙ (после право- и левополушарности) ПАРАМЕТР субъективной логики. Применить его можно к многим персонажам Гоголя.
В.О. Топорков так характеризовал широко известный образ Ч. Чаплина: выше пояса он интраверт, ниже — экстраверт. Интраверт предрасположен к закрытости, замкнутости в своих нуждах и заботах, каковы бы они ни были, экстраверт — наоборот — к освобожденности, к общению, к открытости в обмене информацией в любых своих нуждах; (разумеется, в каждом случае в той или иной степени) и это проявляется в телесном поведении (как у Ч.Чаплина).
Обнаруженные П.В.Симоновым структуры дают еще и ТРЕТИЙ ПАРАМЕТР субъективной логики. Экстраверт может быть более или менее СИЛЬНЫМ ИЛИ СЛАБЫМ. Также и интраверт. Сильный может быть более или менее экстравертом или интравертом. Также и слабый. Сильный четко, обоснованно и без колебаний выделяет главное в разных по содержанию своих мотивациях и наиболее существенное в информации. Слабый склонен к сомнениям и колебаниям в поисках компромиссного поведения. Это обнаруживается в суетливости движений, в нерешительности или в оборонительности и повышенной экономии сил — чертах противоположных поведению сильного.
Проявление сила говорят о преобладании гипотоламуса и фронтального неокортекса над миндалиной и гиппокампом; проявление слабости — об обратном; причем, «преобладание» нужно понимать как более интенсивное функционирование в сравнении со структурой конкурирующей — занятой тем же, но с другой стороны. Так обе «мотивационные» структуры заняты потребностями в их различных трансформациях, обе «информационные» — информацией, не дублируя одна другую. А все они строят в каждом случае практическую доминанту любого содержания и ее функционирование в наличном поведении.
Побуждающие стимулы, как энергетические импульсы, поступают от организма в целом в мозг, а в нем преимущественно в гипоталамус и миндалину. Фронтальный неокортекс и гиппокамп питаются, стимулируются раздражениями, поступающими от органов чувств и из височной коры от прошлых раздражений, хранящихся в памяти. Так мозг превращает раздражение в ИНФОРМАЦИЮ. Фронтальный неокертекс и гиппокамп упорядочивают связь и взаимозависимость энергетических импульсов организма и воздействий на него внешней среды через органы чувств — зрение, слух, осязание, обоняние, вкус.
«Упорядоченность» эта может быть большей или меньшей; она бывает той или иной у разных людей в различных ситуациях и в разное время. В нем МЕРА согласованности потребностей с наличными обстоятельствами среды. Так может возникнуть предположение: фронтальный неокортекс и гиппокамп являются ОРГАНАМИ МЫШЛЕНИЯ И УМА; височная кора снабжает их ПАМЯТЬЮ; через гипоталамус на них оказывает давление ПОТРЕБНОСТИ, в частности, ВОЛЯ и ЭКОНОМИЯ СИЛ; через миндалину — давление ЭМОЦИЙ. Может быть, СИЛУ ума определяет активность фронтального неокортекса, а его ШИРОТУ — интенсивность гиппокампа?
Но ум не только испытывает на себе давления; он сам участвует в трансформациях потребностей потому, что его роль в формировании практических доминант бывает даже решающей. Здесь с наибольшей ясностью проявляются его сила, глубина и широта — то, КАКИЕ ИМЕННО потребности он обслуживает. Его положительные качества обычно, и не без оснований, видят не только в составе обслуживаемых потребностей, но и в близости этого обслуживания к объективной логике. И действительно, СУЩЕСТВОВАНИЕ человечества в настоящем его виде было бы невозможно, не будь ее. Но достоинства этой логики несколько бледнеют при сопоставлении ее с логикой творческой, неизбежно субъективной, которая дает человечеству возможность не только существовать, но — расти, развиваться, ПОДЧИНЯТЬ СЕБЕ ОКРУЖАЮЩУЮ СРЕДУ. Она всегда и сугубо субъективна, хотя и бессильна, если не вооружена логикой объективной.
9.
Здесь целесообразно вернуться к вопросу о столкновениях субъективных логик с логикой объективной и о столкновениях между разными типами субъективных логик.
Во всех тех случаях, когда речь идет о предметах материально-вещественных и измеримых, где результат объективно однозначен, мерилом квалификации — объема знаний и умений — является логика объективная. Любые отклонения от нее свидетельствуют о пробелах в квалификации или о глупости — недостатке ума, иногда ослепленного эмоцией или волей.
За пределами вещественно измеримого, в обширнейшей области человеческих взаимодействий, субъективные логики не поддаются однозначным определениям и оценкам. Правда, большинство людей, усматривая в поведении потребности, логику доброжелательности, любви, отзывчивости и т.п. ценят выше логики враждебности, зависти, ревности и т.п. Но ведь эти оценки сами всегда субъективны; они продиктованы субъективной логикой и потребностями оценивающего — каждый «мерит на свой аршин». Отсюда — множество недоразумений, случаев отсутствия взаимопонимания, отношений сложных, запутанных и противоречивых. Пониманию причин подобных осложнений могут служить отчетливые представления о типах субъективных логик, о их разности, а также о безнадежности попыток уложить логику одного типа в логику другого типа. Ведь со своей субъективной логикой (как и со своими потребностями) никто расстаться не может, да и не хочет, считая свои потребности естественными, а логику объективной. Логика другого бывает продиктована не только разностью потребностей (это выяснить не так уж трудно), но и особенностями его высшей нервной деятельности, а точнее — работой и свойствами того, что строит всякую субъективную логику. Но переделать эти свойства, а значит и субъективную логику, не может ни сам субъект, ни тот, кому эта логика не нравится. Функционирует она и в мышлении, и в восприятии окружающих явлений, и в речи, и в содержании практических доминант, и в осуществлении каждой, вплоть до мельчайших и простейших действий, по которым субъективная логика и «читается» обычно подсознанием. Но здоровый нормальный человек вынужден считаться с объективными фактами, значит и объективная логика не чужда ему. Расширение сферы ее применения — а возможности такого расширения очевидны в том, как люди способны осваивать новые профессии и повышать свою квалификацию — это, в сущности, единственный путь к умножению взаимопонимания в межлюдских отношениях. Впрочем, речь об этом уже шла выше.
Как бы ни расходились потребности и логики ДВУХ ИНТРАВЕРТОВ, они легко могут ужиться вместе, пока ни один из них не вторгается в дела другого. Но вторгаясь в них, каждый тем самым нарушает свою интравертность, т.е. выступает как экстраверт.
ДВА ЭКСТРАВЕРТА, вероятно, подружатся, если их интересы, потребности и вооруженность совпадают или близки друг другу. Они, вероятно, будут ссориться и конфликтовать, если интересы их противоположны, а потребности сильны. При относительной близости интересов, столь же относительна будет и дружественность, но, вероятно, иногда один будет мешать другому своей инициативностью. Тут проявится сила и того, и другого.
Дружба между ЭКСТРАВЕРТОМ и ИНТРАВЕРТОМ возникает легче и быстрее при близости интересов. Но острее и конфликты между ними при расхождении интересов. Инициатива в столкновениях будет принадлежать либо экстраверту, либо тому, кто сильнее.
СИЛЬНЫЙ С СИЛЬНЫМ подружатся в меру близости их интересов и потребностей, но это в решающей степени зависит от представлений каждого о силах своих и другого. Подлинная дружба между ними возможна при полном и достаточно обоснованном совпадении этих представлений. Они же будут жестоко враждовать при противонаправленностм интересов, и тем жестче, чем выше вооруженность каждого. При этом обнаруживаются силы каждого. Обнаружатся и экстра- и интравертности каждого.
СИЛЬНЫЙ И СЛАБЫЙ часто бывают в самых дружественных взаимоотношениях даже при разности интересов и потребностей, пока у каждого такие представления о силе другого, которые этому другому нравятся, и пока слабый располагает какими-то возможностями, полезными сильному. Слабость подчеркивается интравертностью и маскируется экстравертностью.
СЛАБЫЙ СО СЛАБЫМ могут находиться в теснейшей дружбе на основе общего интереса в приобретении силы. Здесь сама дружба и перспектива возможной взаимопомощи выступает некоторой искомой силой. Но они же вступают в жестокую, даже непримиримую вражду, если их притязания на силу оказываются конкурирующими. Так бывает в притязаниях на покровительство, на дружбу с сильным, в ревности.
Во всей этой картине любопытно то, что экстраверта в некоторой степени тянет к интраверту, как и интраверта к экстраверту, а сильного к слабому, как бы утверждающему его силу. Каждый вроде бы ищет у другого то, чего ему недостает. Каждый интраверт, экстраверт, сильный и слабый лишь более или менее является таковым. Каждому не совсем чуждо и противоположное. Ярким промером представляется царь Федор в исполнении И.М.Смактуновского в спектакле Малого театра: он — интраверт и мыслитель, но выступает и активным экстравертом, он — сильным (царь!), но проявляет и откровенную слабость. По этим параметрам субъективная логика выступает относительно отчетливо.
Иначе обстоит дело с логиками право- и левополушарными. Последняя непосредственно переходит на крайних степенях в объективную. Первая, наоборот, принципиально субъективна, а на крайних степенях она вообще не логика — либо логика безумия, либо логика гения. Но и далеко не доводя до этих крайностей, правополушарная логика, в сущности, не переводима ни на логику объективную, ни даже на логику левополушарную. Разумеется, и последняя не переводима на правополушарную. Отсюда возникает множество НЕДОРАЗУМЕНИЙ в буквальном смысле этого слова. Например, — в супружеских отношениях. Казалось бы: люди вполне понимают друг друга, интересы и потребности их совпадают, отношение к окружающей среде одинаково, близки вкусы и убеждения; обо всем достигнута договоренность. Но вдруг обнаруживается (иногда на каких-нибудь пустяках), что все это взаимопонимание — фикция, Один — яркий правополушарник, другой — столь же определенный левополушарник. Все, о чем договорились, каждый понимает не так (или не совсем так), как другой, и каждый ждет и требует от другого своего понимания, а оно ему недоступно. Возникает «разговор на разных языках». То, что правополушарнику представляется ясным, как день, левополушарник этого не видит; то, что ясно левополушарнику, представляется правополушарнику лишним, ненужным или совершенно незначительным.
Иллюстрацией и некоторой аналогией могут служить попытки на словах изложить содержание какого-либо значительного художественного произведения. Такие попытки либо субъективны и только тем и интересны, либо они претендуют на объективность и тогда – бесплодны. Но они безопасны. Такие же, в сущности и по происхождению, недоразумения в человеческих взаимоотношениях, могут вести к разным последствиям, вплоть до драматических.
Сотрудничество, дружба и даже нежная любовь правополушарника с левополушарником, разумеется, возможна. Они выступают в двух вариантах: либо один лидирует, а другой ему подчиняется, либо в чем-то одном лидирует один, в чем-то другом — другой. Они поделили сферы руководства, и каждый не вмешивается в сферу другого. Но можно ли последний вариант называть дружбой и любовью? Впрочем, что-то связывает таких разных людей как Дон-Кихот и Санчо Пансо у Сервантеса, как Чертопханов и Недопюскин в «Записках охотника» Тургенева, как Остап Бендер и Воробьянинов в «12 стульях» Ильфа и Петрова. А современный английский романист Стен Барстоу заметил: «Как это девчонки так странно объединяются: если одна хорошенькая, то другая непременно страшилище».
Хорошо разгадывает логику партнера Теофил Норт в одноименном романе Т.Уайдлера. Прогнозы его начинаются обычно с ума (насколько логика близка к объективной); одновременно предусматривается — враждебна она или дружественна (это уже логика субъективная — «для себя» или «для других»).
Энциклопедия субъективной логики — произведения Н.В.Гоголя — с этого мы начинали. Любопытно просмотреть их с этой специальной (а значит узкой) точки зрения.
10.
В «ВЕЧЕРАХ НА ХУТОРЕ» господствует логика недалеких и доверчивых людей; она объективна в простых повседневных заботах и делах и субъективна, поскольку в нее входят представления о непостижимых потусторонних силах чорта и ведьмы. Но и у чорта с ведьмой есть своя логика — логика ВРЕДОНОСНОСТИ; ей противостоят силы божественные, реализуемые крестным знамением и произнесением определенной молитвы. Так зловредность преодолевается. Потребности этих людей удовлетворяются простыми и общепризнанными нормами, поэтому живут они легко и весело. Логика автора — в прослеживании в поведении персонажей переплетений логик объективной и субъективной (в частности — логики суеверий). Его юмор — в четком различении этих логик. Автор поддерживает интерес к своему рассказу, да и к самой логике тем, что сам забавно отклоняется от нее в образе пасечника Панько. Отклонения эти щедро разбросаны по рассказам «Вечеров». Таковы и «Майская ночь», и «Вечер накануне», и «Пропавшая грамота», и «Ночь перед Рождеством», и даже «Страшная месть».
В «ИВАНЕ ФЕДОРОВИЧЕ ШПОНЬКО И ЕГО ТЕТУШКА» чорта, ведьмы и суеверий нет. Здесь все достоверно и реально, а на прицеле смехотворное разнообразие мелочного эгоизма в субъективных логиках обывателей; у каждого своя ближайшая цель и логическая последовательность речей и действий. Мелочность забот и дел оборачивается бесконфликтностью — обыватели беспрерывно конфликтуют по мелочам, но никто ни с чем не борется. Они, в сущности, не живут, а СУЩЕСТВУЮТ. Мы видим их портреты, достоверные и тщательно выписанные. Этим они интересны.
В «СТАРОСВЕТСКИХ ПОМЕЩИКАХ» господствует полная бесконфликтность. Правда, нормальная логика приказчика резко отличается от логики помещиков, но они этого не замечают. Они поглощены своей. А у них логика общая — одна на двоих. Потребности, их трансформации, их вооруженность, мера их объективности и субъективности — все это у одного точно такое же, как и другого. Афанасия Иванович заботится только о Пульхерии Ивановне, она — точно так же о нем. Все в нормах среднепоместного уровня. Даже шутки Афанасия Ивановича над Пульхерией Ивановной. Все это — логика ИДИЛЛИИ. Но у нее печальный конец. Когда две логики сливается в одну, каждая половина не может жить без другой. Смерть Пульхерии Ивановны совершенно разрушила Афанасия Ивановича — он лишился оснований существования.
В «ТАРАСЕ БУЛЬБА» — логика отрицания не только идиллии, но и всякого даже приближения к ней: к семейной жизни, к быту, к малейшей его устойчивости. Здесь логика двух промежуточных потребностей — «доминант жизни» — ЭТНИЧЕСКОЙ и ИДЕОЛОГИЧЕСКОЙ. У Сечи свои родовые — этнические — законы, нормы, обычаи и традиции. Они резко отличаются от всех других национальных и родовых. Эти нормы неукоснительно выполняются во всем, вплоть до мелочей — когда нужно надеть шапку, когда необходимо ее снять и т.п. Сечь объединена одной системой идеологических норм, для всех обязательных, не допускающих колебаний в признании их и выполнении их в определенном ритуале. Собственная жизнь и жизнь своих близких приносится в жертву этнической доминанте и идеологическим нормам. Здесь субъективная логика такова: если сыны подросли и готовы к войне, то как же не начинать ее? А против кого — ляхов или турок — безразлично. Если же решили начать, — то железная дисциплина, строгий порядок, подготовка и осуществление согласно требованиям объективной логики войны.
В «ВИЕ» Гоголь вернулся к чудесам и суевериям. Логика их страшна чудовищна. Но он тут же подшучивает над нею: «чем красивее женщина, тем более она — ведьма». Его веселит и логика отрицания любознательности. Вопрос: «Сколько бы понадобилось коней?» Удовлетворительный ответ: «Да, достаточное бы число понадобилось». А на многие вопросы ответ еще проще: «Бог уж знает, что нужно». А вот логика характеристики: «Хороший казак! Он любит иногда украсть и соврать без всякой нужды».
В «ПОВЕСТИ О ТОМ, КАК ПОССОРИЛСЯ ИВАН ИВАНОВИЧ С ИВАНОМ НИКИФОРОВИЧЕМ» такой юмор рассыпан в изобилии. Но главный предмет ее – ссора, возникшая из-за пустяка, превратившаяся в судебное дело, причем, в нем участвует и бурая свинья, рассматриваемая как обвиняемое лицо. Начало ссоре положено словом «гусак». Для Ивана Ивановича оно однозначно, употреблено между прочим и большого значения иметь не может. Он — типичный ЛЕВОПОЛУШАРНИК: логист, любит порядок, историк — ведет бесполезные записи — «сия дыня съедена такого-то числа». Но Иван Никифорович — яркий ПРАВОПОЛУШАРНИК; для него это же слово многозначно; оно — образ, причем, оскорбительный, если применен к человеку. Так возникла ссора. Дальше каждый действует согласно своей субъективной логике, и общего языка они не находят. Автор спрашивает: что же теперь прочно на свете? Но это вопрос риторический. Ничто не прочно, пока у каждого своя логика, и он не может с нею расстаться.
В повести «НЕВСКИЙ ПРОСПЕКТ» показаны различные логики в разные часы суток на этом проспекте. Попутно Гоголь касается логики сна и действительности, логик разных людей, немцев и женщин вообще. Наблюдения над логикой на этот раз ироничны: усы, которым посвящена лучшая половина жизни; чиновники, похожие по поведению на сапожников… Во сколько обходится нос, нюхающий табак? — 20 р. 40 к. — Убрать его!..
В повести «НОС» он отделился от своего владельца, и некоторое время они живут по-рознь. Ковалев занят поисками своего носа; он ведет их разумно, логично, скрывая, например, когда ему предлагают понюхать табачку, совершенно гладкое место, на котором прежде помещался нос. Ковалев, видимо, левополушарник и экстраверт. Поведение носа несколько причудливо, и он склонен скрываться от своего владельца — иначе повесть лишилась бы сюжета. Он, вероятно, правополушарник и интраверт. Так Гоголь показывает у одного человека разные логики у разных частей тела. Вспомним здесь Ч.Чаплина в толковании В.О.Топоркова. А не бывает ли так у больного: у головы и шеи может быть логика СИЛЫ, а у рук, ног и всего тела логика СЛАБОСТИ; у спортсмена перед стартом и в соревновании не сильнее ли тело головы и шеи?
В повести «ПОРТРЕТ» — можно видеть превращение одной логики в противоположную по содержанию. Начало превращения загадочно-фантастично. Но само функционирование как прежней, так и новой убедительно логической последовательностью. Тут: логика соблазна, логика раскаяния и искупления, логика трансформаций доминант: идеальной (в искусстве) и социальной «для себя». Первая выступает в использовании ПО СВОЕМУ УСМОТРЕНИЮ техники живописного искусства. Вторая — в УГОЖДЕНИИ ВКУСУ ЗАКАЗЧИКА. Вывод автора: «Слава не может дать наслаждение тому, кто украл ее, а не заслужил». Здесь речь идет о разно направленности ЛОГИКИ потребностей и тщетности попыток примирить разные потребности: идеальные и эгоистические социальные.
В «КОЛЯСКЕ» — курьез несовпадения логики фактов, какую хотелось бы видеть с их действительной логической последовательностью. Таково обычно строение анекдота: сперва строится определенный логический прогноз, потом неожиданно демонстрируется его ложность и тем преодолевается его недостаточность. Чем отклонения от логики причудливей и неожиданней, тем больше в реакции смеха выражается превосходство ОБЪЕКТИВНОЙ логики над возможными субъективными отклонениями от нее.
В «ЗАПИСКАХ СУМАСШЕДШЕГО» видны истоки и корни этих причудливых отклонений. Они — в ложных представлениях об исходных фактах. Раз приняв за действительно существующее нечто не существующее, сумасшедший строит затем относительно стройную логику фикций. «Я первый открыл это. Женщина влюблена в чорта. Да, не шутя». И еще: »…честолюбие оттого, что под язычком находится маленький пузырек и в нем небольшой червячок величиной с булавочную головку, и это все делает какой-то цирюльник, который живет на Гороховой».
В «РИМЕ» логика жителей европейских столиц – Парижа — противопоставлена логике римлян. Итальянские нравы характеризуются: легкомысленной веселостью, беззаботностью, радостью чуть ли не по любому поводу и дружественностью. Здесь Гоголь подчеркивает НАЦИОНАЛЬНЫЕ особенности субъективных логик. В «Мертвых душах» он остановится на национальных чертах немцев, французов, англичан и русских.
В «РЕВИЗОРЕ» дана логика окружающей автора среды. Действуют чиновники, объединенные целью — предотвратить возможные последствия ревизии; логика каждого корректируется нормами чиновного мира данного времени. Они заняты делом, поэтому стремятся к логике объективной. Каждый отчасти правополушарник, отчасти левополушарник, кто экстраверт, кто интраверт, кто сильный, кто слабый. Каждый более или менее тот или другой. Так почтмейстер, вероятно, больше левополушарник и экстраверт; смотритель училищ больше правополушарник и интраверт. Помещики Добчинский и Бобчинский — оба экстраверты, слабые и малого объема интересов, один право- другой левополушарники. Городничий левополушарник, сильный; все заняты только социальной потребностью «ДЛЯ СЕБЯ». Сила и величина потребностей в принятой норме у всех, но Городничий, вероятно, сильнее других. Впрочем, все это — только возможные толкования. Всем им противопоставлен Хлестаков — ярчайший пример правополушарника, экстраверта, большой силы и малой величины потребностей.
Образами Анны Андреевны и Марии Антоновны Гоголь демонстрирует особенности ЖЕНСКОЙ ЛОГИКИ: силу женственности, правополушарность и экстравертность. На женской логике Гоголь остановится и в «Мертвых душах» в рассказе о двух дамах «приятных»- «просто приятной» и «приятной во всех отношениях».
Хлестаков одержал победу над чиновниками, потому что они ждали от ревизора соответствующих ему норм, а увидели превышение всяких норм, несокрушимую смелость, силу притязаний и чрезвычайное могущество.
Комедия «Ревизор» — это кроме всего прочего, еще и пример столкновения логик, противоположных одна другой во всем. Любопытно, что побеждает логика сугубо субъективная и правополушарная.
В «ЖЕНИТЬБЕ» тоже противопоставлены две логики. Кочкарев — сильный, экстраверт и левополушарник. Подколесин — слабый, интраверт и правополушарник. Казалось бы победить должен Кочкарев. Но по Гоголю Подколесин избежал поражения, благодаря силе своей потребности в экономии сил и колебаниям практических доминант. Он спасся от Женитьбы ленью и бегством в окно.
В «ИГРОКАХ» дана логика азартной карточной игры. Но она азартна только по виду, так как с мастерством разыгрывается высококвалифицированными профессионалами — шулерами, решившими обыграть другого шулера — тоже мастера своего дела. Тут происходит соревнование в вооруженности, в уровне квалификации. Шулер должен быть психологом — знать логику мышления и поведения намеченной жертвы и играть, зная с кем имеешь дело. Это дает повод Гоголю показать ВОЗРАСТНЫЕ ОСОБЕННОСТИ субъективных логик. В «Игроках» есть и игра юного, бездумного и безудержного кутилы, и умудренного годами осторожного накопителя, и сдержанная игра зрелого уравновешенного человека. С использованием всех этих разновидностей логики игры компания шулеров побеждает в соревновании. К возрастным особенностям в субъективной логике Гоголь вернется в «Мертвых душах», рассказывая о Плюшкине.
В «ЛАКЕЙСКОЙ» Гоголь отмечает то в субъективных логиках, что можно назвать чертами ПРОФЕССИОНАЛЬНЫМИ: «Коли ты слуга, так слуга, дворянин, так дворянин, архиерей, так архиерей…» От кучеров «всегда запах простого табаку или водки».
«МЕРТВЫЕ ДУШИ» наполнены персонажами с самыми разнообразными и сложными субъективными логиками. Но даже фамилии некоторых содержат метаморфический намек на определенный характер: Собакевич, Манилов, Коробочка, Петух. У каждого своя логика, индивидуально неповторимая, как у реального живого человека. При попытке рассортировать их по параметрам субъективной логики глаза разбегаются от многообразия и сложности. Можно отметить лишь некоторые сближения и контрастные расхождения по некоторым параметрам у некоторых персонажей.
Так по содержанию доминирующей потребности — социальной «ДЛЯ СЕБЯ» — большинство персонажей близки друг другу и отличаются от Тентетникова и Платона Платонова, которым не чужды потребности ИДЕАЛЬНЫЕ, и противоположны доминантам Андрея Ивановича (учителя Темтетникова) и Уленьки (дочери генерала Бетрищева), доминанты которых социальны «ДЛЯ ДРУГИХ». Но и логики двух последних различны по объему притязаний, по силе и величине.
Логики Тентетникова и Платона Платонова созерцательно пассивны; у них велика потребность в экономии сил — лень, в отличие от Василия Платонова и Костанжогло — людей деятельных и энергичных. В потребностях этих двух социальные «для себя» и «для других» относительно уравновешены. Оба хорошо вооружены знаниями и уменьями.
Среди всех, хлопочущих «для себя» выделяется Чичиков объемом своих притязаний, силой и величиной доминанты, а также вооруженностью — уменьем обращаться с людьми. Он — яркий левополушарник. Контрастны ему Манилов и Ноздрев. Первый — своей необыкновенной БЕСХАРАКТЕРНОСТЬЮ. Его притязания малы, все в нем уравновешено, ни одна черта его субъективной логики не выделяется как его характеризующая; поэтому он со всеми в приятельских отношениях — «манит» к себе. Притязания и вооруженность другого — Ноздрева — тоже не велики; но он — яркий правополугарник; в его мгновенно вспыхивающих и быстро гаснущих практических доминантах велика сила и ничтожна величина. Его легкомысленная и экспансивная настойчивость противоположна методической и дальнозоркой настойчивости Чичикова.
Противоположны друг другу Собакевич и Петух. Собакевич — яркий интраверт, видящий в каждом вероятного врага, как злая собака. Петух — яркий экстраверт, расположенный в любом видеть если не друга, то приятеля и криком призывающий к себе.
До безумия довела Плюшкина неудержимая потребность в вооружении — в накоплении продуктов крепостного хозяйства; они гниют в амбарах и кладовых, но он этого не замечает, поглощенный накоплением как самоцелью. Он — яркий интраверт и правополушарник.
Капитана Кошкарева делает безумным, доведенная до крайности левополушарность. Он оптимист и экстраверт, но помешан на строжайшей логической последовательности бумажного делопроизводства, совершенно оторванного от реальных дел. Крайняя левополушарность Кошкарева противоположна крайней правополушарности Ноздрева со всеми вытекающими из этих крайностей последствиями. Интересы, вооруженность и притязания Коробочки ничтожны; она копит и бережет по копейкам — охраняет достигнутую скромную норму. Но в охране, обороне своих интересов она настойчива и даже инициативна, и это сыграло свою роль в сюжете поэмы.
11.
В примерах и иллюстрациях, взятых из сочинений Н.В.Гоголя, — в их предлагаемом здесь толковании, — неизбежно присутствует, причем в решающей мере, субъективная логика самого толкования. Более того — присутствуют и попытки перевести эту логику на язык понятий, что, в сущности, невозможно. Хорошо, если здесь есть хотя бы некоторое приближение к искомому. Иначе и быть не может, поскольку речь идет о толковании и понимании произведений художественных.
Как художник субъективно интерпретирует объект изображения, так и воспринимающий его творение субъективно толкует их — так, как только ему это свойственно, согласно его субъективной логике. Поэтому неизбежно множество различных толкований одного и того же произведения искусства и именно в этом его мощь. Чем оно значительнее, тем больше различных толкований оно допускает. В принципе и в идеале содержание художественного произведения бездонно и неисчерпаемо, как сама действительность.
Убедительность и обоснованность любого такого толкования определяется, в сущности, тем, насколько оно опирается на состав того, из чего слагается данный образ В ЦЕЛОМ, данное произведение В ЦЕЛОМ и творчество данного автора, взятое опять-таки В ЦЕЛОМ.
Интерес Гоголя к субъективной логике людей можно понять как одну из форм его потребности в познании «жизни человеческого духа» по выражению Станиславского. Ведь жизнь эта проявляется в поведении, и оно определяется, с одной стороны, материальным бытием ВЕЩЕЙ, с другой — тем, что отличает живые организма от вещей и что отличает ОРГАНИЗМ ЧЕЛОВЕКА от всех других организмов. Последние отличия начинаются с человеческого мозга и заключены в нем — в сложности его строения и функционирования.
Художник ищет, находит и воплощает в жизни человеческого духа, наиболее значительное, индивидуально неповторимое ЧАСТНОЕ. Наука ищет и определяет присущее этой жизни ОБЩЕЕ. Искусство напоминает своими многозначными произведениями о существовании значительного общего смысла в частных его проявлениях.
Из всего изложенного представляется возможный вывод: в воспитании человека нужно не только иметь ввиду индивидуальные особенности воспитываемого. Хорошо бы сверх того тренировать и культивировать у него те структуры головного мозга и то его полушарие, которые отстают в своем развитии от других структур и другого полушария. Можно предполагать, что отставание это в некоторой степени преодолимо, если оно не слишком велико.
Максимальное уравновешивание всех структур и обоих полушарий усилением отстающих для повышения взаимодополнительности, вероятно, желательно во всех случаях. А от науки можно ждать выяснения путей к этому желаемому.
Отчетливые представления об особенностях различных субъективных логик, вероятно, могут найти себе применения в театральной педагогике. Не целесообразно ли будущему актеру знать и уметь выполнять то, что характерно, например, для логики любви, логики самоуверенности, логик властности, легкомыслия, зависти, скромности, заботливости и т.д. и т.п.?
Январь 1985 г.